Последние отзывы

  176  

– Разве это не так?

– Ну да. И что было потом?

– Потом вы снова ослабли, несколько дней мы не знали, удастся ли нам удержать вас на этом свете. Но вчера ваши щеки порозовели и вы очнулись.

– Вчера? – удивился я.

– Мы поговорили. Я дала вам воды, а вы сказали, что ее следует экономить.

Вот в это я поверить никак уж не мог.

– Это было вчера? – спросил я. – Мне казалось – несколько минут назад.

– Зато сегодня вы куда как бодрее, – сказала он. – Все, вы вернулись к нам, худшее позади.

– Значит, я буду жить?

– Нисколько не сомневаюсь.

– Что же, рад это слышать, – сказал я, потрясенный ее уверенностью. Тут на меня напала великая слабость, и я сказал, что мне нужно поспать. Женщина улыбнулась по-доброму и ответила, что это хорошая мысль, что мое тело нуждается в отдыхе, она последит за тем, чтобы меня кормили, поили и омывали, я же могу спать вдосталь, пока не встану, не начну ходить и не отправлюсь домой.

Домой, подумал я. О доме-то я и забыл.

И снова уплыл в сон, и пока мое сознание перебиралось из уютнейшей комнаты, где я лежал, в какое-то другое место, населенное мечтами и воспоминаниями, я услышал, готов поклясться в этом, знакомый голос, который осведомился у женщины о моем здравии, и услышал ее ответ: тревожиться больше не о чем, все может занять еще несколько дней, однако я молод, полон желания жить и не позволю одолеть меня каким-то там голоду и жажде.

– Хорошо, хорошо. Этот мальчик и его память мне еще очень понадобятся.

Тут я заснул.

В августе, примерно через шесть недель после того, как мы достигли Тимора, команда баркаса «Баунти» поднялась на борт голландского корабля «Ресурс», шедшего на Яву, откуда отправлялись в Европу торговые суда, которые могли доставить нас на родину. Я уже почти полностью оправился – много ходил, хорошо питался, и с каждым днем тело мое крепло, а бледность мало-помалу покидала лицо.

Не всем, однако же, выпала такая удача.

Как ни горько мне говорить об этом, но за время, прошедшее между днем, когда мы увидели землю, и тем, в который я открыл глаза, мы потеряли пятерых наших товарищей – моряков, переживших сорок восемь дней плавания, но бывших уже при смерти ко времени, когда мы достигли Тимора. Старший матрос Питер Линклеттер прожил после нашей высадки не более часа-двух и, кажется, даже не узнал о том, что мы достигли цели; и то сказать, к той поре он был при смерти уже два или три дня и просто ждал, когда Спаситель вспомнит о нем и пошлет ему кончину. Вечером того же дня мы потеряли и Роберта Лэмба, судового мясника, который был, насколько я помню, ужасно болен всю последнюю неделю, а ступив на сушу, сразу впал в беспамятство.

С особенным сожалением капитан говорил о потере ботаника «Баунти» Дэвида Нельсона, которого не смогли оживить ни вода, ни пища, – он был призван в вечный дом свой на второй после нашего прибытия день. Думаю, эта утрата особенно удручала мистера Блая еще и потому, что мистер Нельсон был последней ниточкой, которая связывала капитана с хлебными деревьями Отэити, человеком, который относился к нашей миссии с не меньшей, чем у капитана, страстностью и был способен, как надеялся он, многое сказать в его пользу по возвращении в Англию.

А потом за ними последовал и несчастный мистер Эльфинстоун – он стал единственным покинувшим нас мичманом. Как и все мы, Тимора он достиг в состоянии самом жалком, но если мне выпало счастье прийти в себя и набраться сил, то мистер Эльфинстоун их только терял и пару дней спустя умер.

И наконец, через день после того, как я очнулся, мы лишились нашего кока Томаса Холла. Меня эта смерть опечалила в особенности, потому что он всегда был необычайно добр ко мне, а если и относился к приготовлению нашей пищи с таким же тщанием, с каким собака или грязная свинья относятся к гигиене, то все-таки готовил ее, я же считал его хорошим человеком и другом в придачу. Похороны мистера Холла были единственными, на каких я смог присутствовать. Тяготы положения нашего, постепенное осознание всего выстраданного и перенесенного нами и то, что, придя в себя, я стал свидетелем новой смерти, все это сильно подействовало на меня, и, когда мы предавали мистера Холла земле, я ревел в три ручья. Та еще получилась сцена, капитану пришлось даже увести меня в мою комнату.

– Извините, сэр, – сказал я, сидя на кровати, вытирая глаза и чувствуя, что одно-единственное доброе слово капитана извергнет из меня новые слезы, да что там слезы – потоки горести и страдания.

  176