Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
25 
— Прощай, милиция! — сказал я про себя и, развернувшись, зашагал к перрону, где ждал меня поезд, потом дорога, потом неизвестный город, работа, жилье, новые друзья и недруги, то есть все то, что образует понятие натурализация и за что мне очень серьезные экзаменаторы будут ставить или не ставить зачеты.
Я шел по перрону и еще не понимал, что мгновение назад сделал выбор. Не тогда, когда попал в учебку, и не тогда, когда получил экзаменационное задание, и не когда бежал из отделения, и даже не когда решал кроссворд с Дедом и прочими четырьмя неизвестными, а сейчас, когда просто сказал сержанту — «Прощай, милиция!»
Прощай прошлое! Прощай юность! Мой поезд уходит. Через 15 минут!
Потом был поезд. Я стоял у запотевшего вагонного окна, смотрел в темноту, слушал перестук колес. Мне было легко, потому что никуда не надо было бежать, ни от кого не надо было отбиваться, ничего не надо было добывать, все это было впереди. И мне было грустно, потому что я был один. Один-одинешенек! Вокруг были люди, но никого из них я не мог допустить в свою тайну. И ею, этой тайной, я был отгорожен от окружающих прочнее, чем самым высоким забором. В этом поле я был единственным воином. И мне, в опровержение известной пословицы, надлежало выиграть! Только выиграть!
Я вздохнул, оторвался от окна, сказал себе — «Держись, парень! Пора начинать все с начала!» и, осветив лицо обворожительной улыбкой, открыл дверь в купе:
— Здравствуйте! Вы куда? Давайте знакомиться!
Запись II. По новому кругу
Дверь. Еще дверь. Ярко освещенный коридор. Вестибюль. Электронное табло. Время 14.37.16.
Тридцатисекундная пауза. Сейчас меня наблюдают. Сверлят электронными зрачками камер. Сверяют время. Допустимое отклонение — плюс-минус пять секунд. Шестисекундное опоздание или забегание — штрафные баллы. Десяти — санкции. Минута — автоматическое отчисление.
— Можете войти!
Дверь на себя. Коридор. Зона спецконтроля.
Привычно вытащить личный жетон. Развернуть вверх «лицом», толкнуть в щель приемника-опознавателя. Где-то там в его глубине хитрый механизм разомкнет электронный запор, из монолита жетона выдвинется прозрачный язык с моим слайд-портретом, личным кодом и свежими пароль-секретками. Сбросить с лица «паранджу». Замереть фас. Повернуться. Замереть профиль. Четко доложить.
— Курсант Зевс, код 24 СЖ, допуск третьей степени, прибыл!
Пауза. Голосовая идентификация.
— Проходите!
Турникет. Длинный коридор с одинаковыми без названия и цифр дверями. Есть в этих гладких, без привычных ручек, замочных скважин, выступающих петель, дверях, что-то пугающе-неприятное. Не узнают их глаза, не воспринимает сознание. Двери — это когда можно взяться рукой, повернуть ключ, постучать. А здесь... Здесь все как в страшной сказке, все шиворот-навыворот.
Двадцать шагов. Остановиться возле знакомой — глаза б на нее не глядели — двери. Подождать. Где-то там, в начале коридора дежурный-невидимка сличит график занятий, допуски, коды, нажмет кнопку, засов бесшумно утопится в стену. Открыто.
— Проходите!
Учебная комната без мебели, без окон, на стенах большие экраны. Все. И сидеть мне в этой пустоте, недвижимо, не шелохнув ни единым пальцем, под неотрывными взглядами скрытых наблюдателей час, или сутки, или двое. Упражнение равное самой изощренной пытке. Зачем? Чтобы стать незаметным в засаде и исчезающим в преследовании? Чтобы закалить волю? Развить наблюдательность? Черт его знает. Конечной правды я все равно не дознаюсь.
Сегодня установка на ограничение пространства. Я сажусь на пол, поджимаю ноги к груди, чтобы занимать как можно меньше места. Шевелю руками-ногами стараясь каждой мышце найти наиболее комфортное положение. Расслабляюсь. Замираю. Как просто сказать «замираю». Как невероятно трудно научиться замирать! У большинства неподвижность ассоциируется с отдыхом, у меня — с самой трудной работой.
На предварительных занятиях я наблюдал за поведением насекомых, за многочасовым замиранием богомола, когда невозможно отличить его одеревеневшее тело от сухой ветки. Ходят возле него мухи-жучки в упор не различая смерть свою и, вдруг — мгновенный бросок и бьется в челюстях маленького хищника чья-то уходящая жизнь. Если бы я мог добиться подобного результата!
Завожу в голове внутренний хронометр, беру под наблюдение экраны. Это д.п. нагрузка — чтобы не одни мышцы напрягались.
С богом!
Час.
Второй.
Третий.
25 
