Последние отзывы

  33  

— Изысканно, — сказал он, повернувшись к мальчику. — Просто изысканно. Это ты сам сделал?

— Нет, — ответил Барнаби, — один мой друг. Он моет окна в здании «Крайслер», но хочет быть художником. Только его работ никто не видит. Он мне шишку продезинфицировал и заклеил лоб пластырем. Я подумал, что надо поблагодарить его за такую услугу.

— Он не хочет быть художником! — громко и театрально закричал Винсенте. — Он уже художник! Необычайный художник. Но ты должен отвести меня к нему, скверно пахнущий дружочек. Отведи меня к нему сейчас же!

Через неделю, воспользовавшись щедростью Винсенте — тот выделил ему одну гостевую комнату в своей огромной квартире на Пятой авеню, окнами выходившую на Центральный парк, — Барнаби — уже весь чисто вымытый, отдраенный и дезодорированный — явился в галерею в очень дорогих ботинках с грузилами в каблуках, чтобы оставаться на земле. Он прошел между шеренгами фотографов и журналистов, собравшихся на первую выставку Джошуа Прюитта. Мир искусства объявил ее главным и самым важным событием года.

— Я слышал, это все устроил ты, — сказал Барнаби подошедший мужчина со значком прессы на пиджаке.

Мальчик кивнул, стараясь не слишком пялиться на жуткие пятна от ожогов, которые покрывали почти все лицо журналиста. Он знал, что это грубо, но ему все равно было интересно, как это мужчина умудрился так обгореть.

— Ну вроде, — только и сказал он.

— Меня зовут Чарлз Эфиридж, — сказал журналист и пожал руку Барнаби. — Главный художественный критик газеты «Торонто стар». Мне Винсенте рассказал об этих новых поразительных работах, и я не мог не приехать сюда на них посмотреть. И выяснилось, что ехал я не зря. Завтра утром поездом возвращаюсь в Канаду, но все равно очень рад, что побывал здесь. От имени моих канадских читателей хочу сказать тебе большое спасибо за то, что ты привлек внимание всего мира к творчеству мистера Прюитта. Мы все тебе очень обязаны. Если я что-то могу для тебя сделать, просто дай мне знать, хорошо?

Барнаби кивнул, не очень понимая, чем бы мистер Эфиридж мог ему помочь, и отошел искать виновника торжества.

— Не знаю даже, как тебя благодарить, парнишка, — сказал ему Джошуа. Он очень радовался, что все его так хвалят. — И ты погляди, даже старик мой явился. Похоже, теперь он мной гордится — все-таки про меня пишут в «Нью-Йорк таймс». Он даже говорит, что мне вовсе не обязательно торговать ватными палочками.

— Так вы с ним помирились? — спросил Барнаби.

— Ну, нам еще со многим предстоит разобраться. В конце концов, он все-таки выставил меня на улицу без гроша в кармане. А все почему? Просто потому, что я немного отличался от того, каким он меня хотел видеть. Со временем я ему это прощу, наверное, но забыть все равно нелегко. Ну что за родители станут вышвыривать своего сына из дома?

Барнаби нахмурился и закусил губу. Последние недели с ним столько всего происходило, что он почти не вспоминал об Элистере и Элинор, как положено. Но после слов Джошуа он подумал о доме — хотя подумал и нехорошо. Он оглядел всю эту необычайную выставку, устроенную Винсенте: зажиточные любители искусства внимательно рассматривали каждую скульптуру, а Алебастр лепила рядом с экспонатами маленькие красные кружки, означавшие, что работа продана.

— Но мы все уладим, — продолжал Джошуа, — как только он поймет, что я художник, а не предприниматель. А вот ты, Барнаби? Что ты собираешься сейчас делать?

— Я пытаюсь вернуться домой в Сидней, — ответил тот. — Мне только надо понять как.

И тут ему в голову пришла мысль. Он отыскал Чарлза Эфириджа, журналиста из «Торонто стар», который сказал, что мир чем-то обязан Барнаби.

— Извините, мистер Эфиридж, — сказал мальчик. — Вы говорили, что завтра утром возвращаетесь в Торонто?

— Совершенно верно, молодой человек. А что?

Барнаби немного подумал и попытался мысленно представить карту мира.

— А Торонто близко от Сиднея? — спросил он.

Глава 13

Маленькая Мисс Киррибилли

Элинор ходила гулять с Капитаном У. Э. Джонзом, а когда возвращалась, столкнулась на улице с почтальоном. Он отдал ей бандероль из книжного магазина, письмо из школы Генри и последнюю открытку от Барнаби. Первым она прочла письмо — Генри, судя по всему, последние недели много дрался — и только потом робко принялась за открытку. Кровь отхлынула у нее от лица — она узнала интонацию и руку своего младшего сына, и внутри у нее все заболело, как не болело никогда прежде.

  33