Глава двенадцатая

Согласно законам гостеприимства

Стоя рядом с жандармом в оранжевом берете, Мазур из окна второго этажа цепким профессиональным взглядом разглядывал площадь и окрестности — и пока что не находил оснований для беспокойства. Пожалуй что, все схвачено…

Через пару минут к нему подошел управляющий рудником, осанистый француз с красивой проседью и ленточкой Почетного Легиона на лацкане белоснежного пиджака (лягушатники орденские ленточки носят именно что на лацканах, даже на пальто). Чуть склонил голову — небезупречно вежливо, но без тени подобострастия, конечно. Сказал:

— Думаю, господин полковник, можно начинать, все собрались…

Мазур обернулся и кратко распорядился:

— Пошли!

Небольшая процессия вышла под открытое небо: впереди — Принцесса, слева — вежливо державшийся в шаге позади управляющий, справу вплотную к ней — Мазур, по сторонам — трое его ребят и Леон с парочкой своих, все в штатском и автоматами не щетинятся.

Пожалуй, что, порядок. За спиной и по бокам — с полдюжины канцелярских зданий добротной довоенной постройки, в центре площади — обширная, на совесть сработанная высокая эстрада из светлого дерева, за ней — немаленькая толпа.

Принцесса поднялась по ступенькам первой, танцующей походочкой манекенщицы направилась к круглому микрофону на высокой никелированной стойке. Не отстававший ни на шаг Мазур, глядя на толпу, допустил, как не впервые случалось, крамольную мысль: у нас дома и в будний день могли в похожем случае всех с работы сорвать, а здесь дождались выходного. Капитализм, ага, даже один рабочий день дает неплохую прибыль, в том числе и Принцессе: ей по наследству от Папы автоматически перешли все доли, процентики и акции, писаного завещания нет и быть не может, но все здесь взрослые люди и понимают, что к чему…

Принцесса встала у микрофона — в смелом парижском платьице, алом, воздушном, коротеньком, открывавшем загорелые ноги, с большим вырезом. Толпа, как и следовало ожидать, восторженно взревела. Собственно говоря, предложившие такой наряд французские консультанты в данном конкретном случае не открыли никаких Америк. Здешняя специфика давно известна. Турдьевилль — не город, а чисто рабочий поселок, жилье тут в дефиците, с семьями обитает не более трети счастливчиков. Есть, конечно, четыре борделя, как же без этого — но один предназначен исключительно для тех, кто щеголяет в костюмах с галстуками, три остальных, хотя и немаленькие, не справляются, так что здешний народец не вполне сексуально удовлетворен — ишь, разорались… Местную специфику в свое время учитывал еще Папа, пару раз привозивший сюда столичные вокально-инструментальные ансамбли: никакого фольклора, заунывных народных песен — симпатичные девахи, одетые крайне скупо, жарили по струнам электрогитар, распевая порой довольно легкомысленные шлягеры. Ну, а уж потом перед разогретой толпой выступал Папа. Кстати, здесь во время гастролей побывала и «Рябинушка», с большим энтузиазмом встреченная трудящимися.

Принцесса медленно крутнулась волчком, показав обнаженную загорелую спину и бросила в микрофон короткую фразу. В сценарии этого не было — отсебятина, сиречь экспромт, и удачный. Даже не владевший местными языками Мазур догадался: она сказала что-то вроде: «Вот такая вот я. Нравлюсь?» Судя по восхищенному реву толпы — в десяточку…

Она властно выбросила правую руку наполеоновским жестом, дождалась полной тишины и заговорила. Мазур все это время, почти не поворачивая головы, прочесывал взглядом свой сектор.

Да, пока что не о чем беспокоиться: меж эстрадой и толпой — густая цепочка жандармов, перемежавшаяся ребятками в штатском, Мазуровыми и людьми Мтанги (и в толпу, конечно же, Мтанга запустил своих). У каждого окна, выходящего на площадь, в том числе и чердачного, стоят жандармы и агенты тайной полиции, меж зданиями — они же, есть еще и внешнее кольцо охраны. Снайперу просто негде укрыться незамеченным. Единственный возможный вариант — кто-то из первых рядов толпы, с пистолетом, потому что более серьезное оружие незаметно сюда не протащить — но этакого супостата успеют быстренько срезать, а то и возмущенные трудящиеся на куски порвут, справедливо полагая, что стрелять в такую девушку — сущее извращение.

  83