Последние отзывы

  2  

«Мне кажется, сэр…» — начала няня, но доктор оборвал ее. «Не утруждайте себя, — сказал он, что означало «закройте рот» в вежливой форме. — Мы с миссис Марлин сами решим, как следует поступить». Няне пришлось сделать так, как велел доктор. Она искупала тебя и надела на тебя какую-то одежду мисс Эстеллы, и тогда ты стала выглядеть, как и подобает младенцу. Мы знали, что ты некоторое время проведешь в Коммонвуд-Хаусе, потому что кто-нибудь мог разыскивать тебя. Правда, это было маловероятно: чьим бы ребенком ты ни оказалась, твоя мать оставила тебя под кустом азалии. Няня сказала: «Доктор человек мягкий, но последнее слово вовсе не за ним. Хозяйка сама решит, что делать. Он не понимает, что для ребенка лучше уехать сейчас, пока малышка не привыкла к господской жизни». Няня ошибалась. Она готова была поклясться, что хозяйка как можно скорее отошлет найденыша из дома. Но по какой-то причине ей пришлось уступить доктору.

Итак, я осталась в Коммонвуд-Хаусе и, что самое удивительное, жила в детской вместе с детьми Марлинов.

— Я возилась с тобой больше, чем кто-либо другой, — продолжала Сэлли. — Я привязалась к тебе, а ты — ко мне. Няня никак не могла забыть, каким образом ты попала в дом. Она говорила, что здесь тебе не место. Она не могла заставить себя относиться к тебе, как к остальным детям.

Я это прекрасно знала. Что же до миссис Марлин, она едва смотрела в мою сторону. А когда бросала на меня взгляд, тут же отводила глаза. Доктор держался отстраненно, и в те редкие моменты, когда я встречала его, он всегда рассеянно улыбался, гладил меня по голове и спрашивал: «Все в порядке?» Я нервно кивала, он кивал мне в ответ и быстро уходил, словно старался держаться от меня подальше.

Аделина всегда была добра ко мне. Она любила малышей и помогала мне, когда я была маленькой. Она держала меня за руку, когда я делала первые шаги, показывала книжки с картинками. И радовалась им так же, как и я.

Эстелла была то дружелюбна, то враждебна. Казалось, иногда она вспоминала нелюбовь няни ко мне и разделяла ее. А в другое время относилась ко мне, как к своей сестре.

Что до Генри, то он меня почти не замечал. Но поскольку у него, казалось, не было времени на девочек младше его, даже на собственную сестру, это меня совсем не обижало.

Прошло довольно много времени, прежде чем Марлины решили, что мне нужно дать какое-нибудь имя. До этого они называли меня либо «ребенок», либо, как няня, «этот цыганенок».

Сэлли рассказала мне, как это произошло. Она интересовалась значением имен.

— …с тех пор как я узнала, что мое имя означает «принцесса», понимаешь? Они хотели назвать тебя Розой. Том Ярдли все время рассказывал о том, как он пошел посмотреть на розы, которые только-только посадил, и нашел тебя под кустом азалии. Поэтому они решили, что Роза — подходящее для тебя имя. Мне оно не нравилось. Ты в моем представлении совсем не Роза. Роз много, а ты отличалась от остальных. Я подумала, что ты немного похожа на маленькую цыганочку. Однажды я слышала об одной цыганке, которую звали Кармен… нет, думаю, ее звали Кармел. И знаешь, когда я выяснила, что Кармел означает «сад», то решила, что это как раз то, что нужно. Никак иначе тебя назвать нельзя. Ведь тебя нашли в саду. «Кармел, — сказала я, — вот как ее зовут, и никак иначе». Никто не возражал, и все стали называть тебя Кармел. А Март… ну, Том Ярдли нашел тебя в марте. Так что можно считать, это я дала тебе имя.

— Спасибо, Сэлли, — сказала я. — Роз действительно много.

И вот я — Кармел Март, происхождение неизвестно, проживающая в Коммонвуд-Хаусе из милости доктора Марлина и вызывающая снисхождение со стороны миссис Марлин и няни Гилрой.

Наверное, поэтому неудивительно, что я выросла, как выражалась няня Гилрой, «бесцеремонной». В доме, где мне приходилось самой себя защищать, я вынуждена была постоянно доказывать, что не намерена терпеть такое отношение, словно я — никто. Я давала понять, что, хоть происхождение мое и неизвестно, я все равно ничем не хуже, чем они.

Тогда, в ранние годы моей жизни, моим мирком была детская, где няня Гилрой делала четкое разграничение между мной и остальными. Я была здесь чужой, и хотя мне приходилось признавать ее правоту, в то же самое время я хотела показать, что есть нечто особенное в том, что твое происхождение — загадка. Мое присутствие в доме объяснялось только тем, что доктору в голову пришла странная идея пригреть сироту. По какой-то непонятной причине миссис Марлин согласилась на это. Поэтому я и была дерзкой. Я говорила, что ничем не хуже них. И это делало меня напористой.

  2