Глава 29

Мак

«Но мои глаза были зелеными», — бесстрастно думаю я, когда ладони королевы прижимаются к моей груди. Разве она не заметила?

Или, возможно, ей было наплевать, и она не хотела рисковать, вдруг мне не хватит сил выдержать эту битву.

Древняя мощь врывается в меня, проникая в мою грудную клетку, зарываясь вглубь, и я чувствую, как мое тело наполняет абсолютное сияние. Оно проливается в меня бесконечным потоком.

Слишком много, слишком много, я не могу вместить это!

Затем королева отталкивает меня назад, в зеркало, обратно на половину возлюбленной, и отдает властную команду Бэрронсу через Зеркало:

— Она будет неподвижна несколько минут, пока поглощает Истинную Магию. Вы должны заточить ее. Сейчас же!

Я бы сказала Бэрронсу, что в этом нет необходимости, поскольку я контролирую себя, но я не могу воздействовать ни на голосовые связи, ни на рот. Как и Синсар Дабх. Мы обе находимся в подвешенном состоянии, обездвижены передачей ослепляющей, одурманивающей силы королевы. Ощущение такое, будто пять тонн бетона только что залили в литровую банку. Я не Фейри. Как такое вообще возможно? Это меня уничтожит? Разорвет нас на части? В этом ее цель, ее умысел?

Я остаюсь наготове — собранное и неприкасаемое создание, в которое я превратилась — чтобы сокрушить Синсар Дабх навсегда в тот самый момент, когда передача силы закончится.

Если мы выживем.

Книга изо всех сил пытается вернуть мне эмоции, и ей это почти удается.

Но она терпит поражение.

Теперь я выше эмоций. Я не несу ни вины, ни грехов. Я не знаю ни хорошего, ни плохого. Есть лишь цель и ясность намерений, путь, по которому я выбрала идти.

Я слышу, как вдалеке яростно ревет Круус:

— Зачем было отдавать ее человеку? Я был здесь! Я более достойный носитель, и все же ты отдала ее ей.

Эобил говорит:

— Теперь я все знаю, Круус — тот, кто когда-то был моим дражайшим другом. Память вернулась ко мне. Ты предал меня. Ты обещал вернуть меня в мой мир и позволил мне умереть.

— Я дал тебе все! Я дал тебе бессмертие…

— Я никогда не хотела этого, — огрызается она. — Ты знал это!

— Но отдать все человеку? — глумится он. — Она хоть выдержит?

— Эта выдержит, — говорит Эобил, и я слышу что-то в ее голосе и понимаю, что она видела, что мои глаза были зелеными. Она знала, что это была я, а не Книга. И все равно сделала это. Зачем?

— Ты забрал у меня все, — говорит она Круусу. — Но тебе и этого было недостаточно. Со временем я могла бы предпочесть передать мою силу тебе после моего угасания, рискнуть и позволить воцариться патриархату. Я видела твою силу. Временами даже твою мудрость. Но ты попытался украсть у меня эту силу.

— Ради блага нашей расы!

— Твоей расы, — поправляет она с ледяным смешком, — не моей, и теперь у твоей расы не осталось надежды. Как только Земля погибнет — благодаря еще одному беспечному акту созидания Короля — вся раса Туата де Дананн погибнет, все до единого. Завязывай считать себя бессмертным. У тебя остались в лучшем случае считанные месяцы.

— Мы покинем эту планету, — шипит Круус.

— Беги куда хочешь. Это тебе ничего не даст. Я привязала силу нашей расы к Земле.

Круус резко втягивает воздух. Затем с недоверием произносит:

— Чем ты, мать твою, думала? Планеты умирают! Тебе это известно!

Она грустно смеется.

— А теперь умрут и Фейри. В то же мгновение, когда погибнет Земля.

Я не могу сделать ничего, чтобы воспрепятствовать скорости, с которой Эобил толкнула меня в Зеркало. После нескольких долгих мгновений прохождения через него я вырываюсь из липкой мембраны, лечу по воздуху и жестко приземляюсь на пол.

Моя голова запрокидывается и ударяется о мраморный пол с такой силой, что я вижу звезды.

Затем мной завладевает тьма, и я не вижу уже ничего.

***

Когда ко мне возвращается сознание, я сижу на стуле посреди будуара возлюбленной, не имея возможности шевельнуться.

Мои глаза открыты, и сквозь поблескивающие бриллианты, парящие в воздухе, я вижу тело принцессы Невидимых, закутанное в кокон, Крууса с ужасающим выражением лица, которого силой удерживают Лор и Фэйд, оба с каменными взглядами; Джаду с пепельно-бледным лицом и огромными глазами, полными горя, а позади нее — призрак конкубины, возлежащий на ее плюшевой белой постели.

  72