Последние отзывы

  98  

Вряд ли маркиз, с его стальными нервами, неутомимой энергией и нетерпимостью к чьей-либо слабости, мог ощутить расположение к такому чувствительному и нервному мальчику. Но он не был бы так нетерпим к нему, если бы не злосчастная склонность Джерарда к хвастовству. В первое время после того, как Ротерхэм стал опекуном, он часто приглашал старшего из осиротевших сыновей Монксли в один из своих загородных домов, считая своим долгом проявить к нему интерес, как бы его ни раздражало присутствие чужого ребенка, брал с собой на охоту, учил, как обращаться с ружьем, как правильно забрасывать удочку или держать прямой левый удар в боксерском поединке. Но очень скоро маркиз понял, что Джерард не только не испытывает к нему благодарности, но и расценивает это поведение своего опекуна как мучительные испытания. Скорее всего, Ротерхэму в конце концов наскучило бы все это, не услышь он случайно, как после позорной тряски в седле на протяжении целого дня, когда юный Монксли изо всех сил пытался увернуться от самых малюсеньких препятствий, мальчик принялся хвастаться перед одним из слуг, какой высокий барьер ему пришлось сегодня взять. Маркиз — одинаково равнодушный и к похвалам, и к неодобрению и презиравший всякое притворство — был крайне раздражен поведением своего воспитанника и с той поры относился к тому уже не с равнодушием, а с презрением. Теперь даже послушание мальчика раздражало его. Старшему Монксли он стал предпочитать более проворного Чарльза, чья склонность к опасным и сумасбродным проказам заставила маркиза объявить, что он никогда больше не позволит этому щенку оставаться у него в доме. Но когда Чарльз вышел из буйного щенячьего возраста, Ротерхэм снова изъявил готовность открыть перед ним двери своего дома и взять его под свой контроль. Чарльз вызывал у маркиза гнев, однако не пренебрежение. Выпоротый за то, что он поставил для дворецкого самодельную бомбу, в результате чего было разбито огромное количество посуды, Чарльз мог спустя каких-нибудь полчаса ворваться к опекуну и виноватым голосом заявить, что он, кажется, застрелил павлина из своего лука. Взгляд Ротерхэма, который заставлял старшего брата трястись от страха, ничуть не пугал Чарльза, который только ухмылялся, когда маркиз грозил ему всевозможными карами. Это был на редкость проказливый, безумно упрямый и не подчиняющийся никаким запретам мальчишка. И так как эти качества неизменно вызывали у его опекуна гнев, ни Джерард, ни миссис Монксли никак не могли понять, почему же Чарльз не боится лорда Ротерхэма и отчего сам маркиз — как бы ни был он сердит — никогда не донимал этого ребенка своими замечаниями, от которых Джерард просто корчился в страхе. «Кузену Ротерхэму нравятся люди, которые перечат ему. Он и сам большой забияка!» — заметил как-то Чарльз.

Но сегодня, с горечью подумал Джерард, маркизу это явно не понравилось. Юноша не был способен почувствовать громадную разницу между своей отрепетированной дерзостью и врожденной драчливостью своего младшего братца. Рассерженный Ротерхэм произносил такие жестокие слова, что в течение нескольких минут Джерарда просто трясло от ярости, и он храбро бросился в атаку на хозяина дома, совершенно забыв о своем стремлении произвести на того впечатление. Джерард был зол, напуган, глубоко унижен и в течение какого-то времени продолжал оставаться в этом состоянии. Но по мере того, как расстояние между ним и Клейкроссом увеличивалось, он понемногу пришел в себя, и нервная дрожь от сознания того, что он осмелился открыто ослушаться маркиза, а также страх за возможные последствия этого поступка начали уступать место пониманию, что сегодня во время этого трудного разговора он вел себя достойно.

От размышлений о том, какие остроумные реплики он мог бы придумать, Джерард быстро перешел к мысли, что он и на самом деле произнес их. А к тому времени, когда экипаж прибыл в Бат, юноша снова утвердился в собственных глазах и был склонен думать, что это он проучил противного маркиза.

Так как ничто не угнетало его больше, чем необходимость просить Ротерхэма о дополнительной денежной помощи, он благоразумно поискал скромную гостиницу в менее фешенебельной части города, и остановился там, твердо вознамерившись узнать на следующее же утро, где живет Эмили. Однако прошло целых два дня, прежде чем он увидел девушку входящей со своей бабушкой в галерею и смог наконец приблизиться к ней. Обнаружить дом леди, имени которой Джерард никогда не знал, оказалось неожиданно трудно.

  98