Последние отзывы

  91  

Архипов увидел, как на экране появились какие-то люди в домашних халатах. Лица их были белыми, искаженными съемкой в затемненном тамбуре квартиры. Они что-то поясняли и размахивали руками, после чего на экране появился Москвитин – пьяный мужчина лет шестидесяти, с отекшим, одутловатым лицом. Архипову стало вдруг интересно, этот ли жуткий тип – Маринин муж. Если да – то ей никакие деньги не помогут. Жить с таким… Бр-р-р! Кровь стынет от одной мысли, до чего мерзкий тип.

«– …Зачем вы это сделали?

– …Никаких комментариев, – пробормотал полковник.

– …Кем вам приходится потерпевшая? – спросила Москвитина девушка, что до этого присутствовала в кадре и докладывала о происшествии на дороге, где сбили человека.

– …Она мне была… женщина, – пробормотал полковник, после чего перевел взгляд на журналистку и зло прибавил: – Все вы – твари».

Тут журналистка принялась показывать, где произошел выстрел, и Архипов внезапно вскрикнул от ужаса. Он не мог не узнать бежевый диван, на котором еще несколько часов назад сидел и слушал Юлю, когда та цинично говорила о своем муже… И подробно заснятое кровавое пятно на нем…

«…Как рассказала сестра потерпевшей, причиной случившейся драмы стало желание потерпевшей расстаться с гражданином Москвитиным.

– Разве кому-то позволяется стрелять в людей, если от них хотят уйти?! – В кадре возникло заплаканное лицо Юлиной сестры Даши.

– В каких отношениях ваша сестра состояла с подозреваемым?

– С подозреваемым? – растерянно переспросила Даша.

– С Москвитиным, – пояснила журналистка.

– Он… она…

– Ну, они жили вместе?

– Да. Она жила с ним. Она давно уже хотела от него уйти, но не знала, как это сделать.

– Она боялась его?

– Шутите? Конечно, боялась. Она встретила человека…»

Какое-то время журналистка еще смаковала подробности, и Архипов смог увидеть бледную, страшную, с размазанной по лицу косметикой Марину, курящую у кухонного окна. Сюжет кончился так же неожиданно, как и начался, оставив Архипова в состоянии паники и леденящего душу страха. Единственное, о чем журналистка забыла сказать (или он не услышал), так это то, что случилось с потерпевшей – с Юлией Владимировной Твердой.

Глава 20, в которой к ней нельзя, но если очень хочется – то можно.

Бог одарил меня, Юлию Владимировну Твердую, многими талантами, из которых самыми нужными были умение врать и принимать молниеносные решения. Впрочем, даже если эти таланты и не были даны мне от природы, я сделала все, чтобы их развить. Они были очень и очень нужны мне во времена моего детства и юности. Когда где-то спрашивали о моих родителях, я всегда была готова рассказать одну из нескольких заготовленных для таких случаев историй. Родители могли: уехать в командировку, быть на работе, на даче, на огороде, на море, ушли в ЖЭК, уже видели дневник, расписались и сразу ушли в дальнее плавание. Училась я так себе по всем предметам, кроме так называемых профильных. Танцевать я любила до безумия, до экстаза. Могла заниматься у станка часами, чтобы отточить какое-нибудь одно движение. А иногда я просто приходила и закрывалась в балетном классе (порой даже пробираясь туда через окно), чтобы потанцевать немного только для себя. Потому что на душе как-то тяжело, или проблемы какие-то, или мать опять пришла пьяная, а ее дружки вынесли из дома обеденный стол, хотя много ли они смогут выручить за эту старую рухлядь?

Я всегда перетанцовывала все свои проблемы, такая уж у меня была психотерапия. И в результате добивалась успехов. Я показывала успехи постоянно, в течение нескольких лет. На меня даже приезжали смотреть из других районов, я выигрывала призы в местных конкурсах. Мне прочили большое будущее, и в этих посулах я видела для себя некий знак, перст судьбы. Да, у меня темное прошлое, но у меня, у Юли Твердой – большое будущее.

Однако вместо большого будущего мать принесла в подоле. Это было страшно настолько, что хотелось подлететь к ней и отхлестать по щекам. «Ты о чем думаешь, пьяная калоша? Куда? Кому ты хочешь этого несчастного ребенка подкинуть? Своей старой матери? Мне? Мне всего десять лет, очнись, приди в себя!» Но мать ходила, погруженная в собственное бессознательное, как в туманный утренний кисель из воздуха и теплого дождя, и ее ничто не волновало.

  91