очень нудно 
6 
Молодая женщина постаралась ничего больше не говорить, боясь усилить страсть, внезапного всплеска которой она не понимала. Чтобы избежать жгучего и пристального теперь взгляда испанца, она, сославшись на усталость, поспешно скрылась в своей комнате.
Необычайный комфорт кровати потряс Сатурнину. «Чтобы испытать такое блаженство, я готова выслушать любые дурацкие признания в любви», — успела подумать она, прежде чем уснула в тишине, какой в самом сердце Парижа и представить себе не могла. Диван в Марн-ла-Валле принадлежал другому миру.
Как все, кому месяцами приходилось спать в походных условиях, Сатурнина сразу поняла, что не сможет теперь обойтись без роскоши. Среди ночи она встала по нужде; ее ноги ощутили теплый паркет, а потом — подогретый мрамор ванной комнаты. Эта последняя деталь добила ее.
Проснувшись, она пошла посмотреться в зеркало: незнакомое прежде ласковое выражение озарило ее лицо. Впервые после отъезда из Бельгии она не выглядела «изможденной обитательницей пригорода», как она сама о себе говорила.
Она вызвала слугу, дернув за специально предусмотренный для этого шнурок. Через пять минут в дверь постучали. Вошел Мелен.
— Мадемуазель желает завтрак в комнату?
— Это возможно?
— Предпочитаете завтракать в постели или за столом?
— Я обожаю завтракать в постели, но ведь крошки.
— Простыни меняются каждый день. Кофе, чай, круассаны, яйца, фруктовый сок, молоко, хлопья?
— Черный кофе, пожалуйста, и круассаны.
В Школу Лувра Сатурнина отправилась в потрясающей форме. Лекции читала играючи, с убеждением, что ее ученики, большинство которых были ей ровесниками, наконец-то ее зауважали.
Она работала в своей комнате, когда пришел Мелен и сказал, что месье просит ее разделить с ним ужин.
— Что будет, если я откажусь? — спросила она.
— Ваше право. Подать вам ужин в комнату?
Узнав, что она вольна распоряжаться собой, Сатурнина успокоилась.
— Я иду, — сказала она.
Дона Элемирио она застала у плиты. Поверх домашней одежды на нем был большой передник.
— Добрый вечер, мадемуазель. Я приготовил мясные рулеты.
Сатурнина рассмеялась.
— Вы не любите?
— Люблю. Но это так по-французски. Я не ожидала, что испанец выберет такую французскую семейную классику.
— В Бельгии этого не едят?
— Я ела только один раз, у старой тетушки в Турнэ. Она называла их «безголовыми птицами», из-за этого я отказалась к ним притронуться. Мне было десять лет, и меня заставили. Пришлось признать, что это вполне съедобно.
— «Безголовые птицы». Это бельгийское название?
— Полагаю.
— Что за варварская у вас страна!
— Не всем же принадлежать к народу суда святой инквизиции!
— Это верно, — кивнул он, не уловив иронии. — Надеюсь, что мои рулеты покажутся вам более чем съедобными.
Он разложил еду по тарелкам, снял передник и сел вместе с ней за стол.
— Очень вкусно, — сказала она.
— Я вас люблю.
— Дайте мне спокойно поужинать, пожалуйста.
— Я весь день ждал встречи с вами.
— И скрашивали одиночество, читая приговоры ведьмам.
— Нет. Поскольку я влюблен, я почувствовал себя в высшей степени самим собой и перечитал часть интимного дневника, который писал ребенком.
Он умолк в надежде, что она станет его расспрашивать, но, так и не дождавшись, продолжал:
— Я знал, что мне нельзя исповедаться до восьми лет. Боясь позабыть какие-то грехи, я с четырех лет завел привычку записывать мои дела, поступки и мысли. Исходя из принципа, что не могу отличить хорошее от дурного, я записывал все. В восемь лет, когда мне было позволено наконец войти в исповедальню, я показал священнику мои многочисленные тетради. К моему великому огорчению, он отказался их читать. «А если я забуду сказать вам про какой-нибудь прошлый грех, то попаду в ад?» — спросил я его. Он заверил меня, что нет. «До восьми лет нет смертных грехов» — так он сказал. Что вы об этом думаете?
— Я не верю в ад.
— Какое легкомыслие с вашей стороны! Но мой вопрос не об этом. Вы думаете, до восьми лет не совершают смертных грехов? В моем интимном дневнике их полно с пятилетнего возраста, когда я открыл для себя онанизм.
— Вы, пожалуй, не обязаны поверять мне свои тайны. Я не ваш духовник.
— Еще я воровал. Я любил одного маленького шалопая из моей школы и заметил, что он выказывает мне симпатию, когда я дарю ему ценные вещи. И вот я таскал из дома столовое серебро и на перемене отдавал ему. Однажды я пришел к нему поиграть, и его родители пригласили меня остаться на ужин. Приборы на столе были из нержавейки. Я спросил его, что он сделал с моими подарками. Он ответил, что продал их. Для меня это было несказанным горем. Больше я никогда не воровал и не любил того мальчишку.
6 
